Я умирал четыре раза. История человека, который 30 лет борется с раком
Первый раз в онкологическом отделении.
Евгений Климакин: Твоя борьба за жизнь началась, когда ты был подростком?
Петр Погон: Да. Когда мне было шестнадцать лет, врачи обнаружили опухоль. После одного из походов в горы у меня начало сильно болеть горло. Мы пошли с мамой к врачу. Он осмотрел меня и попросил выйти в коридор. Спустя несколько минут мама вся в слезах выбежала из кабинета. Опухоль была настолько большой, что врач поставил диагноз даже без специальных обследований. Рак.
ЕК: Как ты это переживал?
ПП: Я тогда не слишком понимал, что со мной происходит и какими могут быть последствия. Помню больничные окна. Одно выходило на общежитие для рабочих, где люди часто выпивали и били друг другу морды, а второе — на похоронное бюро. В больнице со мной никто не цацкался. Во время биопсии мне, например, сломали челюсть. Когда надо было сделать рентген, оказалось, что стол неисправен. Техник, недолго думая, велел мне лечь головой вниз. Помню, как тогда в голове что-то хлюпнуло, полилась кровь — и все.
ЕК: Клиническая смерть?
ПП: Началось сильное кровотечение, после которого сердце остановилось и наступила клиническая смерть. Должен тебе сказать, что я тогда не видел никакого туннеля и старца с ореолом и бородой. Мне просто стало хорошо и легко, а потом «фильм» прервался.
Сорок километров, которые изменили жизнь
ЕК: Это была первая смерть…
ПП: Да. Я прошел цикл сильнейших облучений и болезнь отступила. А в 1991 году я пошел на обследование, и оказалось, что в моем левом легком — затемнение. Врачи быстро приняли решение удалить его. Нельзя было медлить. Боялись, что метастазы поразят второе легкое. Потом — операция, три дня без сознания. После этого я в полной мере осознал, какой ужас со мной происходит. Мне было 23 года, у меня была прекрасная молодая жена, планы. Я понял, что не хочу существовать, чувствовать себя неполноценным. После операции мне было очень тяжело…
ЕК: Ты хотел покончить с собой?
ПП: Да. Но желание жить победило. После того, как врачи сняли швы, я сбежал из больницы, взял велосипед и поехал из Кракова в Бохню к брату. Сорок километров. Я хотел доказать себе, что, несмотря на болезнь, могу полноценно жить. Я ехал вдоль бетонного завода, вдоль пущи, плевал кровью, но не останавливался.
ЕК: Ты ведь мог себя убить.
ПП: Если бы не доехал до Бохни, то упал бы где-то по дороге, да. Тем не менее, я доехал. Это были самые важные сорок километров в моей жизни. Я приехал к брату и лег отдыхать. Так я проспал два дня. А когда открыл глаза, понял, что для человека нет ничего невозможного. Тогда время ускорило свой бег. Как сказал один врач, у меня началась онкологическая гиперактивность. За три-четыре года я сделал то, что люди делают всю жизнь.
ЕК: Что именно?
ПП: Я начал новые проекты. Например, участвовал в открытии первого в Польше жилищного кооператива для людей с инвалидностью. Мы построили первый польский многоквартирный комплекс, оборудованный для жилья людей с ограниченными возможностями. В Германии я увидел посуду с рекламными логотипами разных фирм и решил открыть первую такую фирму в Польше. У нас было по двести больших заказов в год. Мы производили тарелки, чашки с логотипами кафе, ресторанов, авиаперевозчиков, магазинов и т.д. У нас работали люди с инвалидностью.
ЕК: Ты стал бизнесменом.
ПП: Да. Я работал по двадцать часов в сутки, стал очень богатым человеком. Меня просто «накрыл» этот успех. Я ведь родился в бедной рабочей семье, а тут мне улыбнулась фортуна! Я мог себе покупать дорогую одежду, автомобили, ездить на каникулы в Италию. Но судьба меня баловала недолго. В 2000-м году началась черная полоса. Мой мир перевернулся с ног на голову, когда умер мой старший брат, Кшиштоф. Ему было 39 лет. Мне пришлось сказать его сыну-подростку, что папа никогда больше не вернется домой. Я тогда рассердился на того, кто находится сверху, над всеми нами. Я не мог понять, почему Бог забрал Кшиштофа, а не меня. Я очень любил брата. До сих пор, когда я закрываю глаза, вижу, как он учит меня поднимать паруса на яхте, как мы вместе едем в харцерский (харцерство — польское молодежное движение наподобие скаутинга, прим.ред.) лагерь. Можно сказать, что я пережил тогда свои собственные похороны.
ЕК: Что ты имеешь в виду?
ПП: Многие люди приходили на похороны, думая, что умер не Кшиштоф, а его младший, болезненный брат, то есть я. На некоторых венках даже было написано «Петр, мы будем помнить тебя. Скорбим». Жуткое ощущение! Брат был исключительным человеком: идеальным, прекрасным сыном, я всегда хотел быть на него похож. Мне было очень тяжело осознать, что Кшиштофа уже нет. Потом началась депрессия и все пошло по наклонной. Фирма развалилась.
Банкротство и бродяжничество
ЕК: Почему твоя фирма обанкротилась?
ПП: Крупная фирма, которая занималась продажей чая, не заплатила нам за очень большую партию товара. Я начал погашать долги за счет собственных сбережений и имущества. Мой отец всегда повторял: «Жить надо так, чтобы в день похорон 388 человек из 400 говорили о тебе хорошо». Вот я и решил сам все уладить, сделать всем хорошо. Сегодня ничуть об этом не жалею, но тогда это решение привело меня к нищенскому существованию. В то же время один из моих сотрудников вынес с работы жесткий диск с информацией о клиентах и продал его моим конкурентам, от меня ушла жена, из очень состоятельного человека я превратился в бомжа. Я совершил тогда очень серьезную ошибку.
ЕК: Какую?
ПП: Сказал себе, что сам со всем справлюсь. Я так хорошо «справился», что четыре месяца жил под открытым небом. Спал на каких-то чужих безлюдных дачных участках, ночевал на улице, был бродягой, страшно пил.
ЕК: Никто не хотел тебе помочь?
ПП: Некоторые люди, которым я раньше помогал, делали вид, что не узнают меня на улице, отворачивались. Но я и сам, честно говоря, не просил помощи. Думал, что сильный. Сейчас бы я пошел к людям и сказал: «Протяните мне руку, я упал», но тогда мне мешала эта никому не нужная мужская гордость. Для меня, как для мужчины, это был очень важный период.
ЕК: Что помогло тебе не потерять веру в человека?
ПП: Период бездомности помог мне лучше увидеть другого человека. Я бродяжничал, спал на улице с людьми, которые когда-то были инженерами, профессорами университетов, литературоведами. Эти люди когда-то просто сдались, сказали «баста», махнули на себя рукой. Их победили обстоятельства, и они поплыли по течению.
ЕК: Что им мешало вернуться к нормальной жизни?
ПП: Алкоголь. Человек, который злоупотребляет алкоголем, не может вернуться к нормальной жизни. Алкоголик ведь теряет чувство собственного достоинства. Тем, кто бросает пить, проще завязать с бродяжничеством.
ЕК: Чему тебя научил этот период?
ПП: Никогда нельзя закрываться, прятаться от внешнего мира. Нельзя ни в коем случае превращаться в улитку. Если случилась беда, надо просить людей о помощи. Мой папа учил меня, что мужчина всегда должен быть сильным, за всех должен нести ответственность, справляться со всеми несчастьями сам. Это огромная ошибка. Сложности и кризисы бывают у всех.
Жизнь с нуля
ЕК: Что помогло тебе вернуться к нормальной жизни?
ПП: Одна моя приятельница была знакома с актрисой, общественным деятелем, основательницей фонда «Несмотря ни на что» Анной Дымной. Она рассказала ей обо мне, и Дымна приняла меня на работу. Я проводил занятия для умственно отсталых людей. Вставал в 4.20 утра и ехал в этот центр, шефство над которым взял фонд Анны Дымной.
ЕК: А где ты жил?
ПП: Я поселился тогда у родителей. Они выделили мне комнату. Приходил вечером, ночевал, а на рассвете ехал на работу.
ЕК: Чем ты занимался?
ПП: Педагогическое образование помогло мне. Я проводил для этих людей разные занятия. Кто-то называет их сумасшедшими, чокнутыми, но мне эти люди были очень дороги. Я работал с ними восемь месяцев. В группе были 26 человек в возрасте от 19 до 40 лет. Каждое утро они целовали меня в губы. Я говорил, что взрослые так не целуются, а они смотрели мне в глаза и говорили: «Но мы ведь тебя любим». Для меня тогда открылся другой мир. Мы ездили вместе на природу. Господи, с каким восторгом они бегали за курицами на ферме, с какой нежностью гладили животных! Что тут говорить, благодаря этим людям я восстанавливался и заново учился жить.
ЕК: Какой момент запомнился больше всего?
ПП: Со мной разводилась жена. Мне было очень плохо. Я пришел на работу и попросил Сабинку, девочку с серьезнейшим расстройством психики, нарисовать то, что она видит за окном. Шел дождь, было серо, противно, а Сабинка, у которой рот не закрывался и все время текла слюна, нарисовала мне мелками яркое дерево, у которого крона была раскрашена шестью красками. Меня тогда осенило. Я понял, что все — в нашей голове. «Сабинка, ты правда это видишь?». «Ааа», — утвердительно промычала она. Меня как током ударило! Я пошел к Ане Дымной и попросил, чтобы она позволила мне заниматься тем, что я хорошо умею делать, то есть работать с бизнесменами. Так я начал связываться с представителями разных фирм, убеждать их в необходимости выделять средства на благотворительность. Я стал профессиональным попрошайкой, который добывает деньги для неправительственных организаций.
ЕК: Ты помогал разным организациям?
ПП: Да. Мы недавно даже посчитали, что за 12 лет мне удалось привлечь для 60 разных благотворительных организаций 28 миллионов злотых (около 7 млн евро — прим. ред.). Сейчас я собираюсь наконец-то открыть собственный фонд. У меня много идей, которыми я заражаю окружающих. Люди мне доверяют, поэтому со спокойной душой дают деньги.
Невозможное возможно
ЕК: Ты часто устраиваешь спортивные мероприятия, чтобы привлечь средства на благотворительные цели.
ПП: Так было в случае благотворительного марафона для детей солдат, погибших в Ираке и Афганистане. Мы устроили забег и собрали у спонсоров 300 тысяч злотых для сирот. Я в принципе люблю спорт. Эту любовь мне привил отец. Ему сейчас 82 года, и еще пять лет назад он садился на шпагат. В детстве мы с утра до вечера играли в футбол, катались на коньках, в свободное время покоряли горные вершины. Несмотря на болезнь, я не отказался от этих приятных вещей. Помню, я узнал о том, что группа незрячих итальянцев поднялась на Килиманджаро. Я сразу начал искать спонсоров, чтобы поляки с инвалидностью тоже покорили эту вершину.
ЕК: Удалось найти?
ПП: В 2008 году группа из восьми человек была на Килиманджаро. Люди с разными отклонениями. Кто-то без руки, кто-то на инвалидной коляске…
ЕК: На Килиманджаро — на инвалидной коляске?
ПП: Существуют специальные горные инвалидные коляски. На финальном этапе одну из участниц экспедиции, Анжелику, мы несли в рюкзаке, в котором были прорезаны два отверстия для ее ног. Четверо из восьми человек покорили вершину, хотя я считаю, что каждый участник был победителем. Это путешествие обошлось в копеечку, поэтому некоторые критиковали нас, говорили, что эти средства можно было потратить на более благородные цели. Тем не менее, я храню письмо от парня с параличом конечностей, которое я получил после нашего восхождения. Он написал: «Друзья, спасибо вам за то, что вы сделали. Теперь я уверен в том, что когда-то также покорю свое Килиманджаро — на собственных ногах дойду до умывальника». Понимаешь, такое в принципе невозможно переоценить. Надежда ведь дороже всех сокровищ мира.
ЕК: Это было не последнее твое восхождение?
ПП: Потом я поднимался на Эльбрус. Оттуда я спустился на лыжах, стал первым человеком без легкого, который это сделал. Самый большой резонанс в СМИ вызвало восхождение в 2011 году на Аконкагуа. На самую высокую вершину Южной Америки (6962 метра — прим. ред.) я поднялся с моим незрячим другом Лукашем Желиховским.
ЕК: Многие оттуда не возвращаются.
ПП: Смерть ходила за нами по пятам. Как бы страшно это ни прозвучало, мы спаслись, потому что когда-то там погиб другой человек. До этого на Аконкагуа трагически погибла итальянка Элена, и родители этой девушки финансировали строительство перевалочного пункта на вершине горы. Он появился всего за две недели до нашего восхождения. Я очень хочу когда-нибудь встретиться с этими людьми, потому что во время непогоды мы спаслись от смерти именно в этом лагере. Позже «National Geographic» назвал наше восхождение «Событием 2011 года»
ЕК: Ты также бегаешь марафоны.
ПП: Да, весь дом в медалях. Я участвовал уже в тридцати с лишним марафонах: в Нью-Йорке, Токио, Берлине и других городах. Везде с благотворительной миссией. Спонсоры платили за каждый преодоленный километр, поэтому я не мог сойти с дистанции. Как минимум 42 километра пробегал всегда.
ЕК: Но это далеко не самое изнурительное из всего, что ты делал.
ПП: Да, есть еще триатлон. Там без перерыва надо проплыть около 4 км, проехать 180 км на велосипеде и потом еще пробежать 42 км. Триатлон Ironman («железный человек» — прим. ред.) считается одним из самых сложных однодневных соревнований в мире. С медицинской точки зрения, человек с одним легким не может это сделать. Оказалось, что может! Мне удалось это сделать дважды.
ЕК: Какую самую мудрую вещь ты услышал в жизни?
ПП: Самые важные слова я услышал от нетрезвого дровосека, когда я остановился, чтобы отдохнуть во время изнурительной 60-километровой поездки на велосипеде. Я тогда сел и начал сетовать на усталость. «Что ты такой хиляк? — спросил пожилой мужчина — Запомни, все трудности и испытания — это узлы на веревке нашей жизни. Если будешь ерзать туда-сюда, задница разболится очень быстро. Но, если будешь мудрым, используешь узлы, чтобы подняться по ним выше».
ЕК: Звучит!
ПП: Не только звучит. Каждая очередная болезнь, новые осложнения делали меня сильнее.
ЕК: Как ты себя чувствуешь сейчас?
ПП: Из-за сильной дозы облучения, полученной 30 лет назад, я перестал различать вкусы, сейчас теряю слух. Мне должны установить кохлеарный имплант, который позволит его восстановить. В 2015 году я поехал на очередные, третьи, соревнования по триатлону. Сошел с них на первом же этапе. Во время заплыва один из участников соревнования нечаянно очень сильно ударил меня ногой в лицо. Для меня это был знак — надо притормозить.
Слезы горя и счастья
ЕК: Ты говорил, что после смерти брата обиделся на того, кто свыше. Потом ты с ним примирился?
ПП: Мы планировали с братом поехать в горы покататься на лыжах, но не успели. Спустя три месяца после смерти Кшисека один из его лучших друзей взял меня в альпийский Куршевель. Шел сильный снег, мы с самого утра ездили на лыжах. Я катался и все время плакал. Смотрел на невероятно прекрасные горные вершины, снег, вспоминал брата, думал о жизни и ревел. От горя, от счастья… Друг брата в какой-то момент заметил мои слезы и сказал: «Перестань», но я не перестал. Человек должен плакать, когда ему хочется. Горы, вызвавшие этот поток слез, помогли мне примириться с Богом и принять смерть брата.
ЕК: Вера в Бога — что это для тебя?
ПП: Я отношусь к вере, к Богу, по-францискански: стараюсь, как святой Франциск, видеть прекрасное в мелочах, в окружающем мире. Для меня Бог — это красивая панорама с высокой горы, я вижу его в улыбке девушки, возможности выпить летом в парке, потанцевать. Бог проявляется в том, что собака радостно виляет хвостом, видя меня. Одни называют его Иисусом, другие — Буддой, третьи — еще как-то… Он — везде. Он меня никогда не предавал. Бог — это друзья, это слезы счастья…
ЕК: Вижу, что ты не стесняешься слез.
ПП: Некоторые говорят, что слезы — это проявление слабости. Все наоборот. Неумение плакать, неумение видеть прекрасное — это слабость. В восприимчивости, открытости — наша сила. В 2009 году во время снежной бури я с незрячим другом поднялся на Эльбрус. Когда буря утихла, мы сели на вершине горы и Лукаш попросил меня: «Расскажи, что ты видишь. Опиши то, что находится вокруг нас». В тот момент кругом настолько прояснилось, что видна была панорама Кавказа. Я минуты три описывал горы, небо, тучи, солнце, а потом расплакался и сказал: «Лукаш, прости, но мне не хватает слов. Это так красиво, что у меня перехватывает дыхание. Мы в небе! Благодарю тебя, что ты, мой незрячий друг, открыл мне глаза. Я увидел эту красоту благодаря тебе».
Самая страшная смерть
ЕК: Думая о своей жизни, ты, наверное, задавал себе вопрос «почему все так сложно»?
ПП: У меня есть своя псевдо-теологическая теория, согласно которой Бог — еще тот шутник. Он сидит со святым Петром и говорит: «Ну хорошо, дадим Погону еще одну жизнь. Но она будет сложнее предыдущей! Если он так хочет, пусть переходит на следующий уровень». Я, конечно же, спрашивал себя, почему моя жизнь так сильно отличается от жизни других людей. Думаю, у высших сил есть план, который нам сложно понять. Надо перестать об этом думать, потому что у нас нет ответа на эти вопросы. Есть масса вещей, которые невозможно объяснить. Мы не знаем, почему одни умирают молодыми, а другие живут до старости. Как объяснить ситуацию, когда мы поднимаемся на Монблан в Альпах, нас накрывает снежная лавина, выживают все тридцать человек, которые участвовали в восхождении, но погибает наш молодой инструктор? Почему он? Почему не кто-то другой, постарше? Почему не я? Почему сиротой становится его десятимесячная дочь? Это необъяснимые вещи. Это все ужасно, но обрати внимание на одну вещь: этот парень погиб в горах — своем любимом месте на земле, занимаясь любимым делом.
ЕК: Ты не боишься смерти?
ПП: А чего ее бояться? Смерть — это переход из одной комнаты в другую. Как шутит один мой знакомый ксендз, во второй комнате точно не будет идиотов. Самое ужасное, когда умирает человек, который убежден в том, что жизнь прошла зря.
ЕК: Ты такое видел?
ПП: В больнице. Если честно, это самое страшное, что я видел в своей жизни. Мужчина умирал две недели, без конца повторяя, что его жена — гулящая, дочь — неудачница, потому что связалась с дурным человеком, сын — бестолочь, потому что не пошел по его стопам, а его жизнь — полное дерьмо. Это ужасно, но, когда этот человек умер, окружающие облегченно вздохнули. Я видел и другую смерть. У мужчины был рак кишечника на последней стадии. Врачи, наверное, и не верили в то, что его можно спасти. Спустя три дня после операции он прямо в больничном халате пошел в магазин и купил себе чекушку вишневой наливки. Вернулся в больницу, выпил ее, упал на пол и сказал мне, улыбаясь: «Пётрек, зови медсестру. Я жил в свое удовольствие, пил, а сейчас настало время уходить. Было так здорово! Прощай!». Пока медсестры добежали, он скончался с застывшей на лице улыбкой. Эти две смерти перевернули мою жизнь.
Рак — не приговор
ЕК: С тобой связываются люди, которым помог твой пример борьбы с недугами?
ПП: Довольно часто. Недавно позвонил мой врач и рассказал о 33-летнем мужчине, у которого он нашел рак. Вместо того, чтобы расстроиться, пациент сказал: «Я недавно читал об одном типе, который пережил несколько онкологических заболеваний, с одним легким поднимался в горы, бегал марафоны. Ничего страшного, переживу! Буду бороться!» Звонила, например, мать парня с инвалидностью, который участвовал со мной в марафоне. Сказала, что не узнает сына. Он полон оптимизма, не хочет снимать медаль даже когда моется. Ради такого стоит жить, работать, бороться.
ЕК: Что ты говоришь людям, которые заболели раком?
ПП: В 1984 году, когда я впервые попал в онкологическое отделение, большинство пациентов умирало. Сейчас ситуация очень изменилась. Я говорю людям, что рак — это цивилизационная проблема, с которой можно справиться. Рак лечится. В каждом из нас дремлет энергия, благодаря которой можно восстановиться. Главное понимать, что и успехи, и поражения — в голове. По своему опыту я знаю, что у каждого человека есть силы справиться с этим недугом. Я, без одного легкого, пробегаю 80 километров. Этого невозможно достичь только благодаря физической подготовке. На 40-м, 50-м километре сил уже нет, и тогда включается голова, которая начинает тащить за собой тело. В каждом из нас — масса неиспользованной энергии.
ЕК: Многие люди панически боятся рака. Как не бояться этой болезни и ее последствий?
ПП: Если это произошло, ни в коем случае нельзя оставаться одному. Онкологи говорят, что раком болеет не один человек, а вся его семья. Главное — не закрываться, не изолировать себя от внешнего мира. Надо разговаривать о болезни, не стесняться рассказывать о своих фобиях. Мне лично очень помогла и помогает поддержка родных и близких.
ЕК: Ты побывал в разных странах. Успел увидеть даже СССР.
ПП: У меня вышло довольно-таки экстремальное знакомство с этой страной. Стоял 1989 год, я собирался жениться, но понимал, что у меня нет денег на свадьбу. Один знакомый предложил мне поработать челноком. В то время по решению президента Рейгана была запрещена продажа западных компьютеров в СССР. Тем не менее, частные лица могли привозить их с собой. Мы ехали из Польши в Германию, брали там компьютеры, садились в самолет Берлин-Москва, отдавали аппаратуру каким-то людям из СССР, получали деньги и возвращались обратно. Мы были международными спекулянтами, которые три раза в неделю, используя липовые приглашения, прилетали в Советский Союз.
ЕК: Такие истории обычно плохо заканчиваются.
ПП: Это точно. Однажды нас задержали в аэропорту, повели на допрос. Я был единственным, кто немного говорил по-русски, поэтому военный сразу обратился ко мне: «Приглашения в СССР у вас подделанные. Гражданин Погон, хочешь на Лубянку?». Я расплакался и начал просить, чтобы нас не наказывали. Они посадили нас в самолет и мы вернулись в Берлин. По иронии судьбы именно в этот день пала Берлинская стена. Немцы тогда от счастья побросали работу, везде было пусто. В аэропорту в зале ожидания мы встретили только одного китайца, который искал свой багаж.
ЕК: Ты был также и в Украине?
ПП: Мы провели там с другом, его и моим сыновьями 38 дней. Объехали всю страну вдоль и поперек. Это было одно из моих самых лучших путешествий. Горы, море, открытые люди — было очень здорово.
Главное — не останавливаться
ЕК: Петр, твоя жизнь — история сильного человека, который все время проводит в борьбе и из любой ситуации выходит победителем. Какой должна быть женщина, которая может все это вынести, находясь с тобою рядом?
ПП: С личной жизнью у меня проблемы. Последняя девушка, с которой я встречался, сказала, когда уходила: «Я думала, что рядом с тобой буду, как у теплого домашнего огня, а оказалась в горящем лесу». Женщинам, к сожалению, тяжело со мной долго выдержать.
ЕК: У тебя есть дети?
ПП: Да. Сын от первого брака. Ему сейчас 23 года. Я мечтал о том, чтобы успеть до 50 лет родить еще одного ребенка. Успел. Моей малышке Эмильке почти три годика. С ее мамой мы расстались и не живем вместе, но два раза в неделю я проезжаю 200 км, чтобы забрать дочку из садика и провести с ней время. Эмилька уже умеет плавать, кататься на коньках.
ЕК: Чему еще ты ее учишь?
ПП: Я хотел бы, чтобы она не плыла по течению, не жила как-нибудь. Что остается в нашей памяти? Интересные люди, яркие ситуации, красивые отношения, победы. Надо видеть и создавать такие ситуации. Не каждый должен покорять семитысячные вершины. Можно быть просто отличным водителем автобуса, позитивным и доброжелательным продавцом, добросовестным сантехником. Я сейчас повторяю банальные вещи, но мы редко говорим друг другу «спасибо», «ты мне нужна», «я тебя люблю», «как хорошо, что ты есть в моей жизни», а ведь это нам необходимо, это греет наше сердце.
ЕК: Как сейчас выглядит твоя жизнь?
ПП: Я не могу остановиться, не могу насытиться жизнью, чувствую постоянный голод, желание что-то делать. В 2016 году мне удалили щитовидную железу, на которой была обнаружена опухоль. Борьба продолжается. Сплю по 24 часа в неделю. Три часа в сутки мне хватает. Просыпаюсь, чищу на рассвете зубы и думаю о том, что со мной будет происходить сегодня. Главное — не останавливаться!
Разговаривал Евгений Климакин